с “метафизикой” не только открытого, сознательного философского материализма, но и естествознания, стихийно стоящего на точке зрения материалистической теории познания. Ученик предпринимает войну с метафизикой в политической экономии. Война эта направлена против самых различных школ в политической экономии, но нас интересует исключительно характер эмпириокритической аргументации против школы Маркса и Энгельса.

экономическое содержание” (Энгельс в предисловии к “Нищете философии”).

преодолеть на минуту законное отвращение к клоунам буржуазной науки и проанализировать аргументацию ученика и сотрудника Авенариуса.

В этом доводе нет ничего, принадлежащего лично Блею и только Блею. Мы уже видели десятки и сотни раз, как все основоположники эмпириокритицизма и все русские махисты обвиняют материализм в “метафизике”, т. е., вернее, повторяют истасканные доводы кантианцев, юмистов, идеалистов против материалистической “метафизики”.

Четвертый довод: теория Маркса “небиологична”, она никаких “жизнеразностей” и тому подобной игры в биологические термины, составляющей “науку”

Пятый довод: партийность, пристрастность теории Маркса, предвзятость его решения. Эмпириокритицизм весь, а вовсе не один только Блей, претендует на беспартийность и в философии и в общественной науке. Ни социализм, ни либерализм. Не разграничение коренных и непримиримых направлений в философии, материализма и идеализма, а стремление подняться выше их. Мы проследили эту тенденцию махизма на длинном ряде вопросов гносеологии и мы не вправе удивляться, встречая ее в социологии.

излагает взгляды эмпириокритицизма в социологии, давая возможность сопоставить их с марксизмом.

Непосредственность сострадания часто обнаруживается в непосредственности помощи. Чтобы спасти другого, нередко бросаются без размышления на помощь утопающему. Вид человека, борющегося со смертью, невыносим и заставляет бросающегося на помощь забыть прочие свои обязанности, даже рисковать своим существованием и существованием своих близких ради спасения бесполезной жизни какого-нибудь опустившегося пьяницы, т. е. сострадание может при известных обстоятельствах увлечь на действия, не заслуживающие оправдания с нравственной точки зрения”...

И подобными несказанными пошлостями заняты десятки и сотни страниц эмпириокритической философии!

Мораль выводится из понятия “нравственного устойчивого состояния” (второй отдел второго тома: “Устой

Попытка Богданова незаметным образом поправить и развить Маркса “в духе его основ” представляет из себя очевидное искажение этих материалистических основ в духе идеализма. Смешно было бы отрицать это. Припомним базаровское изложение эмпириокритицизма (не эмпириомонизма, как можно! ведь между этими “системами” такая громадная, такая громадная разница!): “чувственное представление и есть вне нас существующая действительность”. Это явный идеализм, явная теория тождества сознания и бытия. Припомните, далее, формулировку В. Шуппе, имманента (который так же усердно клялся и божился, что он не идеалист, как Базаров и К°, и так же решительно оговаривал особо “точный” смысл своих слов, как Богданов): “бытие есть

Богданов может сколько угодно проклинать материалистов за “искажение его мыслей”, но никакие проклятия не изменят простого и ясного факта. Поправка к Марксу и развитие Маркса якобы в духе Маркса со стороны “эмпириомониста” Богданова ничем существенным не отличается от опровержения Маркса идеалистом и гносеологическим солипсистом Шубертом-Зольдерном. Богданов уверяет, что он не идеалист. Шуберт-Зольдерн уверяет, что он реалист (Базаров даже поверил этому). В наше время нельзя философу не объявлять себя “реалистом” и “врагом идеализма”. Пора же понять это, господа махисты!

И имманенты, и эмпириокритики, и эмпириомонист спорят о частностях, деталях, о формулировке идеализма, мы же отвергаем с порога все основы их философии, общие всей этой троице. Пусть Богданов в самом лучшем смысле и с самыми лучшими намерениями, принимая все выводы Маркса, проповедует “тождество” общественного бытия и общественного сознания; мы скажем! Богданов минус “эмпириомонизм” (минус махизм, вернее) есть марксист. Ибо эта теория тождества общественного бытия и общественного сознания есть сплошной вздор, есть безусловно реакционная теория. Если отдельные лица примиряют ее с марксизмом, с марксистским поведением, то мы должны признать, что эти люди лучше, чем их теории, но

не оправдывать вопиющих теоретических извращений марксизма.

Вот еще примеры того, как мертвый философский идеализм хватает живого марксиста Богданова.

Нечего и говорить, что во всей этой игре в биологию и социологию нет ни грана марксизма. У Спенсера и у Михайловского можно найти сколько угодно ничуть не худших определений, ничего не определяющих, кроме “благонамеренности” автора, и показывающих полное непонимание того, “что такое идеализм” и что такое материализм.

приемы этого подгоняния, этой “социальной энергетики” сплошь фальшивы и ровно ничем не отличаются от приемов Ланге.

Основа критики Ланге заключается у Маркса не в том, что Ланге подсовывает специально мальтузианство ^10Э в социологию, а в том, что перенесение биологических понятий вообще в область общественных наук есть фраза. С “хорошими” ли целями предпринимается такое перенесение или с целями подкрепления ложных социологических выводов, от этого фраза не перестает быть фразой. И “социальная энергетика” Богданова, его присоединение к марксизму учения об общественном подборе есть именно такая фраза.

Как в гносеологии Мах и Авенариус не развивали идеализма, а загромождали старые идеалистические ошибки претенциозным терминологическим вздором (“элементы”, “принципиальная координация”, “интро-екция” и т. д.), так и в социологии эмпириокритицизм ведет, даже при самом искреннем сочувствии к выводам марксизма, к искажению исторического материализма

Исторической особенностью современного российского махизма (вернее: махистского поветрия среди части с.-д.) является следующее обстоятельство. Фейербах был “материалист внизу, идеалист вверху”; — то же относится в известной мере и к Бюхнеру, Фогту, Молешотту и к Дюрингу с тем существенным отличием, что все эти философы были пигмеями и жалкими кропателями по сравнению с Фейербахом.

Маркс и Энгельс, вырастая из Фейербаха и мужая в борьбе с кропателями, естественно обращали наибольшее внимание на достраивание философии материализма доверху, т. е. не на материалистическую гносеологию, а на материалистическое понимание истории. От этого Маркс и Энгельс в своих сочинениях больше подчеркивали диалектический материализм, чем диалектический материализм, больше настаивали на историческом материализме, чем на историческом материализме. Наши махисты, желающие быть марксистами, подошли к марксизму в совершенно отличный от этого исторический период, подошли в такое время, когда буржуазная философия особенно специализировалась на гносеологии и, усваивая в односторонней и искаженной форме некоторые составные части диалектики (например, релятивизм), преимущественное внимание обращала на защиту или восстановление идеализма внизу, ане идеализма вверху. По крайней мере позитивизм вообще и махизм в частности гораздо больше занимались тонкой фальсификацией гносеологии, подделываясь под материализм, пряча идеализм за якобы материалистическую терминологию, — и мало сравнительно обращали внимания на философию истории. Наши махисты не поняли марксизма, потому что им довелось подоити к нему, так сказать, с другой стороны, и они усвоили — а иногда не столько усвоили, сколько заучили — экономическую и историческую теорию Маркса, не выяснив ее основы, т. е. философского материализма. Получилось то, что Богданов и К° должны быть названы русскими Бюхнерами и Дюрингами наизнанку. Они желали

бы быть материалистами вверху, они не умеют избавиться от путаного идеализма внизу! “Наверху” у Богданова — исторический материализм, правда, вульгарный и сильно подпорченный идеализмом, “внизу” — идеализм, переодетый в марксистские термины, подделанный под марксистские словечки. “Социально-организованный опыт”, “коллективный трудовой процесс”, псе это — слова марксистские, по все это — только слова, прячущие идеалистическую философию, которая объявляет вещи — комплексами “элементов”-ощуш,е-пий, внешний мир — “опытом” или “эмпириосимволом” человечества, физическую природу — “производным” от “психического” и т. д. и т. п.

Все более тонкая фальсификация марксизма, все более тонкие подделки антиматериалистических учений под марксизм, — вот чем характеризуется современный ревизионизм и в политической экономии, и в вопросах тактики, и в философии вообще, как в гносеологии, так и в социологии.

“Очерки “по” философии марксизма”, которые заканчиваются указанной статьей тов. С. Суворова, представляют из себя необыкновенно сильно действующий букет именно в силу коллективного характера книги. Когда перед вами выступают вместе и рядом Базаров, который говорит, что по Энгельсу “чувственное представление и есть вне нас существующая действительность”, Берман, объявляющий диалектику Маркса и Энгельсамистикой, Луначарский, договорившийся до религии, Юшкевич, вносящий “Логос в иррациональный поток данного”, Богданов, называющий идеализм философией марксизма, Гельфонд, очищающий И. Дицгена от материализма, и, наконец, С. Суворов со статьей “Основания социальной философии”, то вы сразу чувствуете “дух” новой линии. Количество перешло в качество. “Ищущие”, искавшие доселе порознь в отдельных статьях и книгах, выступили с настоящим пронунциаменто. Частные разногласия между ними стираются самым фактом коллективного выступления

Статья Суворова тем интереснее при таких обстоятельствах, что автор не эмпириомонист и не эмпирио-критик, а просто “реалист”, — его сближает, следовательно, с остальной компанией не то, что отличает Базарова, Юшкевича, Богданова, как философов, а то, что обще всем им против диалектического материализма. Сравнение социологических рассуждении этого “реалиста” с рассуждениями эмпириомониста поможет нам обрисовать их общую тенденцию.

Суворов пишет: “В градации законов, регулирующих мировой процесс, частные и сложные сводятся к общим и простым — и все они подчиняются универсальному закону развития, — закону экономии сил. Сущность этого закона состоит в том, что всякая система сил тем болев способна к сохранению и развитию, чем меньше в ней трата, чем больше накопление и чем лучше трата служит накоплению. Формы подвижного равновесия, издавна вызывавшие идею объективной целесообразности (солнечная система, круговорот земных явлений, процесс жизни), образуются и развиваются именно в силу сбережения и накопления присущей им энергии, — в силу их внутренней экономии. Закон экономии сил является объединяющим и регулирующим началом всякого развития, — неорганического, биологического и социального” (стр. 293, курсив автора).

Замечательно легко пекут “универсальные законы” наши “позитивисты” и “реалисты”! Жаль только, что законы-то эти ничуть не лучше тех, которые так же легко и быстро пек Евгений Дюринг. “Универсальный закон” Суворова — такая же бессодержательная, напыщенная фраза, как и универсальные законы Дюринга. Попробуйте применить этот закон к первой из трех указанных автором областей: к неорганическому развитию. Вы увидите, что никакой “экономии сил”, помимо закона сохранения и превращения энергии, сюда применить и притом “универсально” применить вам не удастся. А закон “сохранения энергии” автор уже выделил прочь,

уже упомянул раньше (стр. 292), как особый закон *. Что же осталось помимо этого закона в области неорганического развития? Где те дополнения, или усложнения, или новые открытия, или новые факты, которые позволили автору видоизменить (“усовершенствовать”) закон сохранения и превращения энергии в закон “экономии сил”? Никаких таких фактов или открытий нет, и Суворов не заикнулся даже об них. Он просто — для ради важности, как говорил тургеневский Базаров, — размахнулся пером и махнул новый “универсальный закон” “реально-монистической философии” (стр. 292). Знай наших! Чем мы хуже Дюринга?

Возьмите вторую область развития — биологическую. Универсален ли здесь, при развитии организмов путем борьбы за существование и подбора, закон экономии сил или “закон” расхищения сил? Не беда! Для “реально-монистической философии” можно понимать “смысл” универсального закона в одной области так, а в другой иначе, например, как развитие высших организмов из низших. Нужды нет, что универсальный закон становится от этого пустой фразой, — зато соблюден принцип “монизма”. А для третьей области (социальной) можно в третьем смысле понимать “универсальный закон”, как развитие производительных сил. На то и “универсальный закон”, чтобы под него можно было подвести, что угодно.

“Хотя общественная наука еще и молода, — она уже имеет и прочный базис и законченные обобщения;

в XIX столетии она развилась до теоретической

* Характерно, что открытие закона сохранения и превращения энергии ¹¹⁰ Суворов называет “установлением основных положений ене-раетики” (292). Слыхал ли наш “реалист”, желающий быть марксистом, что и вульгарные материалисты Бюхнер и К" и диалектический материалист Энгельс считали втот ааков установлением основных положений материализма? Подумал ли наш “реалист”, чти значит эта разница? О, нет, он просто пере-ннл моду, повторил Оствальда, и все тут. В том-то и беда, что подобные “реалисты” пасуют перед модой, тогда как Энгельс, например, усвоил новый для него термин анергия и стал употреблять его в 1885 г. (предисловие ко 2-му изд. “Анти-Дюринга”) и в 1888 г. (“Л. Фейербах”), но употреблять наравне о понятиями “сила” и “движение”, вперемежку о ними, Энгельо сумел обогатить свой материализм, усвоив новую терминологию. “Реалисты” и прочие путавики, охватив новый тервин, не заметили разницы между материализмом в енергетикойЕ

высоты, — и это составляет главную заслугу Маркса. Он возвел социальную науку до степени социальной теории...”. Энгельс сказал, что Маркс превратил социализм из утопии в науку ¹¹¹, но Суворову этого мало. Будет покрепче, если мы еще от науки (а была социальная наука до Маркса?) отличим теорию, — не беда, что различение выйдет бессмысленное!

“...установив основной закон социальной динамики, в силу которого эволюция производительных сил является определяющим началом всего хозяйственного и общественного развития. Но развитие производительных сил соответствует росту производительности труда, относительному понижению траты и повышению накопления энергии...” (видите, как плодотворна “реально-монистическая философия”: дано новое, энергетическое обоснование марксизма!)... “это — принцип экономический. Таким образом Маркс в основу социальной теории положил принцип экономии сил...”.

Нет, Маркс не клал в основу своей теории никакого принципа экономии сил. Это пустяки, придуманные людьми, которым не дают спать лавры Евгения Дюринга. Маркс дал совершенно точное определение понятию рост производительных сил и изучал конкретный процесс этого роста. А Суворов придумал новое словечко для обозначения анализированного Марксом понятия и придумал очень неудачно, только запутав дело. Ибо, что значит “экономия сил”, как ее смерить, как это понятие применять, какие точные и определенные факты сюда подходят — этого Суворов не объяснил, и нельзя этого объяснить, ибо это — путаница. Слушайте дальше:

“...Этот закон социальной экономии является не только принципом внутреннего единства социальной науки” (вы понимаете тут что-нибудь, читатель?), “по и связующим звеном между социальной теорией и всеобщей теорией бытия” (294).

Какое изложение теории Маркса получается у нашего представителя реалистической или реально-монистической философии, видно из такого примера. “В общем производительные силы людей образуют генетическую градацию” (уф!) “и состоят из их трудовой энергии, подчиненных стихийных сил, культурно измененной природы и орудий труда, образующих производительную технику... По отношению к процессу труда эти силы выполняют чисто экономическую функцию; они сберегают трудовую энергию и повышают производительность ее затрат” (298). Производительные силы выполняют экономическую функцию по отношению к процессу труда! Это все равно, как если бы сказать: жизненные силы выполняют жизненную функцию по отношению к процессу жизни. Это не изложение Маркса, а засорение марксизма невероятным словесным сором.

Всего этого сора в статье Суворова не перечислить. “Социализация класса выражается в росте его коллективной власти и над людьми, и над их собственностью” (313)... “Классовая борьба направлена к установлению форм равновесия между социальными силами” (322)... Социальная рознь, вражда и борьба по существу — явления отрицательные, противообщественные. “Социальный прогресс, по его основному содержанию, есть рост общественности, социальной связи людей” (328). Можно заполнить томы такими коллекциями плоскостей, — и заполняют ими томы представители буржуазной социологии, но выдавать это за философию марксизма — это уже чересчур. Будь статья Суворова опытом популяризации марксизма, — ее нельзя бы было судить особенно строго; всякий признал бы, что

В течение всего предыдущего изложения, на каждом из затронутых нами вопросов гносеологии, на каждом философском вопросе, поставленном новой физикой, мы прослеживали борьбу материализма и идеализма. За кучей новых терминологических ухищрений, за сором гелертерской схоластики всегда, без исключения, мы находили две основные линии, два основных направления в решении философских вопросов. Взять ли за первичное природу, материю, физическое, внешний мир — и считать вторичным сознание, дух, ощущение (— опыт, по распространенной в наше время терминологии), психическое и т. п., вот тот коренной вопрос, который на деле продолжает разделять философов на два большие лагеря. Источник тысяч и тысяч ошибок и путаницы в этой области состоит именно в том, что за внешностью терминов, дефиниций, схоластических вывертов, словесных ухищрений просматривают эти две основные тенденции (Богданов, например, не хочет признать своего идеализма, потому что вместо “метафизических”, видите ли, понятий: “природа” и “дух” он взял “опытные”: физическое и психическое. Словечко изменил!).

тались на повторении решенных уже гносеологических вопросов, а проводили последовательно, — показывали, как надо проводить тот же материализм в области общественных наук, беспощадно отметая, как сор, вздор, напыщенную претенциозную галиматью, бесчисленные попытки “открыть” “новую” линию в философии, изобрести “новое” направление и т. д. Словесный характер подобных попыток, схоластическую игру в новые философские “измы”, засорение сути вопроса вычурными ухищрениями, неумение понять и ясно представить борьбу двух коренных гносеологических направлений, — вот что преследовали, травили Маркс и Энгельс в течение всей своей деятельности.

Мы сказали: почти полустолетия. В самом деле, еще в 1843 году, когда Маркс только еще становился Марксом, т. е. основателем социализма, как науки, основателем современного материализма, неизмеримо более богатого содержанием и несравненно более последовательного, чем все предыдущие формы материализма, — еще в то время Маркс с поразительной ясностью намечал коренные линии в философии. К. Грюн приводит письмо Маркса к Фейербаху от 20-го октября 1843 года ¹¹², где Маркс приглашает Фейербаха написать статью в “Deutsch-Franzosische Jahr-blicher” ¹¹³ против Шеллинга. Этот Шеллингд— пустой хвастун, — пишет Маркс, — со своими претензиями обнять и превзойти все прежние философские направления. “Французским романтикам и мистикам Шеллинг говорит: я — соединение философии и теологии; французским материалистам: я — соединение плоти и идеи;

французским скептикам: я — разрушитель догматики” *. Что “скептики”, называются ли они юмистами или кантианцами (или махистами, в XX веке), кричат против “догматики” и материализма и идеализма, Маркс видел уже тогда и, не давая отвлечь себя одной из тысячи мизерных философских системок, он сумел

* Karl Grun. “Ludwig Peuerbacti in seinem Briefwechsel und NachlaB, eo-wie in seiner philosophischen Charakterentwiclclung”, I. Bd., Lpz., 1874, S. 361 (Карл Грюн. “Людвиг Фейербах, его переписка и литературное наследство, а также анализ его философского развития”, т. I, Лейпциг, 18?4, стр. 361. Ред.),

через Фейербаха прямо встать на материалистическую дорогу против идеализма. Тридцать лет спустя, в послесловии ко второму изданию первого тома “Капитала”, Маркс так же ясно и отчетливо противополагает свой материализм гегелевскому, т. е. самому последовательному, самому развитому идеализму, презрительно отстраняя контовский “позитивизм” и объявляя жалкими эпигонами современных философов, которые мнят, что уничтожили Гегеля, на деле же вернулись к повторению догегелевских ошибок Канта и Юма ¹¹⁴. В письме к Кугельману от 27-го июня 1870 г. Маркс так же презрительно третирует “Бюхнера, Ланге, Дюринга, Фех-нера и т. д.” за то, что они не сумели понять диалектики Гегеля и относятся к нему с пренебрежением *. Возьмите, наконец, отдельные философские замечания Маркса в “Капитале” и в других сочинениях, — вы увидите неизменный основной мотив: настаивание на материализме и презрительные насмешки по адресу всякого затушевывания, всякой путаницы, всяких отступлений к идеализму. В этих двух коренных про-тивоположениях вращаются все философские замечания Маркса — с точки зрения профессорской философии, в этой “узости” и “односторонности” и состоит их недостаток. На деле в этом нежелании считаться с ублюдочными прожектами примирения материализма и идеализма состоит величайшая заслуга Маркса, шедшего вперед по резко-определенному философскому пути.

Вполне в духе Маркса и в тесном сотрудничестве с ним Энгельс во всех своих философских работах коротко и ясно противополагает по всем вопросам материалистическую и идеалистическую линию, не беря всерьез ни в 1878, ни в 1888, ни в 1892 годах ¹¹⁷ бесконечных потуг “превзойти” “односторонность” материализма и идеализма, провозгласить новую линию, какой бы то ни было “позитивизм”, “реализм” или прочий

* Про позитивиста Биали (Beesley) Маркс говорит в письме от 13 декабря 1870 г.; “как последователь Ковта, он не может не выкидывать всяких вывертов” (crotchets) "'. Сравните с втим оценку Энгельсом в 1892 г. пози-1ИВИСТ01! а 1а Гексли ¹¹'.

профессорский шарлатанизм. Всю борьбу с Дюрингом Энгельс провел целиком под лозунгом последовательного проведения материализма, обвиняя материалиста Дюринга за словесное засорение сути дела, за фразу, за приемы рассуждения, выражающие собой уступку идеализму, переход на позицию идеализма. Либо последовательный до конца материализм, либо ложь и путаница философского идеализма, — вот та постановка вопроса, которая дана в каждом параграфе “Анти-Дюринга” и не заметить которой могли только люди с мозгами, подпорченными уже реакционной профессорской философией. И вплоть до 1894 года, когда написано последнее предисловие к пересмотренному автором и дополненному последний раз “Анти-Дюрингу”, Энгельс, продолжая следить и за новой философией, и за новым естествознанием, продолжал с прежней решительностью настаивать на своей ясной и твердой позиции, отметая сор новых систем и систе-мок.

Что Энгельс следил за новой философией, видно из “Людвига Фейербаха”. В предисловии 1888 года говорится даже о таком явлении, как возрождение классической немецкой философии в Англии и в Скандинавии, о господствующем же неокантианстве и юмизме у Энгельса нет (и в предисловии, и в тексте книги) других слов, кроме самого крайнего презрения. Совершенно очевидно, что Энгельс, наблюдая повторение модной немецкой и английской философией старых, догегелевских, ошибок кантианства и юмизма, готов был ждать добра даже от поворота (в Англии и в Скандинавии) к Гегелю^us, надеясь, что крупный идеалист и диалектик поможет узреть мелкие идеалистические и метафизические заблуждения.

ческую” тенденцию этих новокантианцев и юмистов, из которых, например, он не мог не знать Гексли? Тот “позитивизм” и тот “реализм”, который прельщал и прельщает бесконечное число путаников, Энгельс объявлял в лучшем случае филистерским приемом тайком протаскивать материализм, публично разнося его и отрекаясь от него!¹¹⁹ Достаточно хоть капельку подумать над такой оценкой Т. Гексли, самого крупного естествоиспытателя и несравненно более реалистичного реалиста и позитивного позитивиста, чем Мах, Авенариус и К°, — чтобы понять, с каким презрением встретил бы Энгельс теперешнее увлечение кучки марксистов “новейшим позитивизмом” или “новейшим реализмом” и т. п.

Маркс и Энгельс от начала и до конца были партийными в философии, умели открывать отступления от материализма и поблажки идеализму и фидеизму во всех и всяческих “новейших” направлениях. Поэтому исключительно с точки зрения выдержанности материализма оценивали они Гексли. Поэтому Фейербаха упрекали они за то, что он не провел материализма до конца, — за то, что он отрекался от материализма из-за ошибок отдельных материалистов, —. за то, что он воевал с религией в целях подновления или сочинения новой религии, — за то, что он не умел в социологии отделаться от идеалистической фразы и стать материалистом.

И эту величайшую и самую ценную традицию своих учителей вполне оценил и перенял И. Дицген, каковы бы ни были его частные ошибки в изложении диалектического материализма. Много грешил И. Дицген своими неловкими отступлениями от материализма, но никогда не пытался он принципиально отделиться от него, выкинуть “новое” знамя, всегда в решительный момент заявлял он твердо и категорически: я материалист, наша философия есть материалистическая. “Из всех партий, — справедливо говорил наш Иосиф Дицген, — самая гнусная есть партия середины... Как в политике партии все более и более группируются в два только лагеря,... так и наука делится на два основных класса

(Generalklassen): там — метафизики, здесь — физики или материалисты *. Промежуточные элементы и примиренческие шарлатаны со всяческими кличками, спиритуалисты, сенсуалисты, реалисты и т. д. и т. д., падают на своем пути то в то, то в другое течение. Мы требуем решительности, мы хотим ясности. Идеалистами ** называют себя реакционные мракобесы (Retraiteblaser), а материалистами должны называться все те, которые стремятся к освобождению человеческого ума от метафизической тарабарщины... Если мы сравним обе партии с прочным и текучим, то посредине лежит нечто кашеподобное” ***.

Правда! “Реалисты” и т. п., а в том числе и “позитивисты”, махисты и т. д., все это — жалкая кашица, презренная партия середины в философии, путающая по каждому отдельному вопросу материалистическое и идеалистическое направление. Попытки выскочить из этих двух коренных направлений в философии не содержат в себе ничего, кроме “примиренческого шарлатанства”.

Что “научная поповщина” идеалистической философии есть простое преддверие прямой поповщины, в этом для И. Дицгена не было и тени сомнения. “Научная поповщина, — писал он, — серьезнейшим образом стремится пособить религиозной поповщине” (1. с., 51). “В особенности область теории познания, непонимание человеческого духа, является такой вшивой ямой” (Lausgrube), в которой “кладет яйца” и та и другая поповщина. “Дипломированные лакеи с речами об “идеальных благах”, отупляющие народ при помощи вымученного (geschraubter) идеализма” (53), — вот что такое профессора философии для И. Дицгена. “Как у боженьки антипод — дьявол, так у поповского профессора

* И здесь неловкое, веточное выражение: вместо “метафизики” надо было сказать “идеалисты”. И. Дицген сам противополагает в других местах метафизиков диалептинам.

*• Заметьте, что И. Дяцген уже поправился и объяснил точнее, какова партия врагов материализма.

*** См. статью: “Социал-демократическая философия”, написанную в 1878 году. tKleinere philosophische Schrilten”, 1903, S. 135 (“Мелкие философские работы”, 1903, стр. 135. Ред.),

(Kat.hederpfaffen) — материалист”. Теория познания материализма является “универсальным оружием против религиозной веры” (55), — и не только против “всем известной, настоящей, обыкновенной религии попов, но н против очищенной, возвышенной профессорской религии опьянелых (bencbelter) идеалистов” (58).

По сравнению с “половинчатостью” свободомыслящих профессоров Дицген готов был предпочесть “религиозную честность” (60) — там “есть система”, там есть люди цельные, не разрывающие теории и практики. “Философия не наука, а средство защиты от социал-демократии” (107) — для гг. профессоров. “Те, кто зовут себя философами, профессора и приват-доценты, все тонут, несмотря на свое свободомыслие, более или менее в предрассудках, в мистике... все составляют по отношению к социал-демократии... одну реакционную массу” (108). “Чтобы идти по верному пути, не давая никаким религиозным и философским нелепостям (Welsch) сбивать себя, надо изучать неверный путь неверных путей (der Holzweg der Holzwege) — философию” (103).

Маха за борьбу с материализмом, и немецкие иммапепты! Формула И. Дицгена: “дипломированные лакеи фидеизма” не в бровь, а в глаз бьет Маха, Авенариуса и всю их школу ^я:.

Несчастье русских махистов, вздумавших “примирять” махизм с марксизмом, в том и состоит, что они доверились раз реакционным профессорам философии и, доверившись, покатились по наклонной плоскости. Приемы сочинения разных попыток развить и дополнить Маркса были очень нехитры. Прочтут Оствальда, поверят Оствальду, перескажут Оствальда, назовут это марксизмом. Прочтут Маха, поверят Маху, перескажут Маха, назовут это марксизмом. Прочтут Пуанкаре, поверят Пуанкаре, перескажут Пуанкаре, назовут это марксизмом! Ни единому из этих профессоров, способных давать самые цепные работы в специальных областях химии, истории, физики, нельзя верить ни в едином слове, раз речь заходит о философии. Почему? По той же причине, но которой ни единому профессору политической экономии, способному давать самые ценные работы в области фактических, специальных исследований, нельзя верить ни в одном слове, раз речь заходит об общей теории политической экономии. Ибо эта последняя — такая же партийная наука в современном

* Вот еще пример того, как широко распространенные течения реакционной буржуазной философии на деле используют махизм. Едва ли не “последней модойи самоновейшей американской философии является “прагматизма (от греческого pragma — дело, действие; философия действия)^lг°. О прагматизме говорят философские журналы едва ли не более всего- Прагматизм высмеивает метафизику и материализма и идеализма, превозносит опыт и только опыт, признает единственным иритеряем практику, ссылается на позитивистские течение вообще, опирается специалыю на Оствальда, Маха, Пирсона, Пуанкаре, Цюеема, на то, что наука не есть “абсолютная конип реальности”, и... иреблагополучно выводит изо всего атого бога в целях практических, только для практики, без всякой метафизики, без всякого выхода за пределы опыта (ср.William James. “Pras-maLism. A new name lor some old nvays of thinking”, N. Y. and L., 1907, p. Fi? и 109 особ. (ср. Уильям Д.чсе.мс. “Прагматизм. Новое название для некоторых старых путей мышления”, Нью-Йорк и Лондон, 1907, стр. 57 и iOG особ, Рей.))-Различия ме;иду махизмом я прагматизмом так же ничтожны и десяти-степенны о точки прения материализма, как различия между эмпириокритицизмом и эмпириомонизмом. Сравните хотя бы богдановское и прагма-тистскпе определение истины: “истина ддя прагматиста есть родовоепонятие д.ш всяческого рода определенных рабочих ценностей (working-valuca) в опыте” (ib., p. 68),

обществе, как и гносеология. В общем и целом профессора-экономисты не что иное, как ученые приказчики класса капиталистов, и профессора философия — уче-пые приказчики теологов.

Задача марксистов и тут и там суметь усвоить себе и переработать те завоевания, которые делаются этими “приказчиками” (вы не сделаете, например, ни шагу в области изучения новых экономических явлений, не пользуясь трудами этих приказчиков), — и уметь отсечь их реакционную тенденцию, уметь вести свою линию и бороться со всей линией враждебных нам сил и классов. Вот этого-то и не сумели наши махисты, рабски следующие за реакционной профессорской философией. “Может быть, мы заблуждаемся, но мы ищем”,— писал от имени авторов “Очерков” Луначарский. — Не вы ищете, а вас ищут, вот в чем беда! Не вы подходите с вашей, т. е. марксистской (ибо вы желаете быть марксистами), точки зрения к каждому повороту буржуазно-философской моды, а к вам подходит эта мода. вам навязывает она свои новые подделки во вкусе идеализма, сегодня а 1а Оствальд, завтра а 1а Мах, послезавтра а 1а Пуанкаре. Те глупенькие “теоретические” ухищрения [с “энергетикой”, с “элементами”, “интроекцией” и т. п.), которым вы наивно верите, остаются в пределах узенькой, миниатюрной щколки, а идейная и общественная тенденция этих ухищрений улавливается сразу Уордами, неокритицистами, имма-нентами, Лопатиными, прагматистами и служит свою службу. Увлечение эмпириокритицизмом и “физическим” идеализмом так же быстро проходит, как увлечение неокантианством и “физиологическим” идеализмом, а фидеизм с каждого такого увлечения берет себе добычу, на тысячи ладов видоизменяя свои ухищрения в пользу философского идеализма.

философии марксизма Луначарский договорился до “обожествления высших человеческих потенций”, до “религиозного атеизма” * и т. п.? Если вы полагаете так, то исключительно в силу того, что русские махисты неверно осведомили публику насчет всего махистского течения в Европе и отношения этого течения к религии. Не только нет в этом отношении ничего подобного отношению Маркса, Энгельса, И. Дицгена, даже Фейербаха, а есть прямо обратное; начиная с заявлений Петцольдта:

эмпириокритицизм “не противоречит ни теизму, ни атеизму” (“Einfuhning in die Philosophie der reinen Erfahrung” **, I, 351) или Маха — “религиозные мпе-ния частное дело” (фр. пер., р. 434) и кончая прямым фидеизмом, прямым черносотенством и Корнелиуса, который расхваливает Маха и которого расхваливает Мах, и Каруса, и всех имманентов. Нейтральность философа в этом вопросе уже есть лакейство пред фидеизмом, а дальше нейтральности не поднимаются и не могут подняться Мах и Авенариус в силу исходных пунктов своей гносеологии.

Раз вы отрицаете объективную реальность, данную нам в ощущении, вы уже потеряли всякое оружие против фидеизма, ибо вы уже скатились к агностицизму или субъективизму, а это для него только и нужно. Если чувственный мир есть объективная реальность, — всякой другой “реальности” или квазиреальности (вспомните, что Базаров поверил “реализму” имманентов, объявляющих бога “реальным понятием”) закрыта дверь. Если мир есть движущаяся материя, — ее можно и должно бесконечно изучать в бесконечно сложных и детальных проявлениях и разветвлениях этого движения, движения этой материи, но вне ее, вне “физического”, внешнего мира, знакомого всем и каждому, ничего быть не может. И вражда к материализму, тучи клевет на материалистов, — все это в цивилизованной и демократической Европе порядок дня. Все

* “Очерки”, стр. 157,1Б9-БаЗаграничной Газете”¹⁸¹ тот же автор говор ит о “научном социализма в его религиозном значении” (.Ni 3, стр. 5), а в “Обра-вовапипэ ^1гг, 1903, № 1, стр. 164, он прнмо пишет: бДавно зреет во мне иовая религия...”.

Позорные вощп, до которых опустился Луначарский, — не исключение, а порождение эмпириокритицизма, и русского, и немецкого. Нельзя защищать их “хорошими намерениями” автора, “особым смыслом” его слов: будь это прямой и обычный, т. е, непосредственно фидеистический смысл, мы не стали бы и разговаривать с автором, ибо не нашлось бы, наверное, ни одного марксиста, для которого подобные заявления не приравнивали бы всецело Анатолия Луначарского к Петру Струве- Если этого нет (а этого еще нет), то исключительно потому, что мы видим “особый” смысл и воюем, пока еще есть почва для товарищеской войны. В том-то и позор заявлений Луначарского, что он мог связать их с своими “хорошими” намерениями. В том-то и зло его “теории”, что она допускает такие средства или такие выводы в осуществление благих намерений. В том-то и беда, что “благие” намерения остаются е лучшем случае субъективным делом Карпа, Петра, Сидора, а общественное значение подобных заявлений безусловно и неоспоримо, и никакими оговорками и разъяснениями ослаблено быть не может.

Надо быть слепым, чтобы не видеть идейного родства между “обожествлением высших человеческих потенций” Луначарского и “всеобщей подстановкой” психического под всю физическую природу Богданова. Это — одна и та же мысль, выраженная в одном случае преимущественно с точки зрения эстетической, в другом — гносеологической. “Подстановка”, молча и с другой стороны подходя к делу, уже обожествляет “высшие человеческие потенции”, отрывая “психическое” от человека и подставляя необъятно расширенное, абстрактное, божественно-мертвое, “психическое вообще” под всю (физическую природу. А “Логос” Юшкевича, вносимый “в иррациональный поток данного”?

Коготок увяз — всей птичке пропасть. А наши махисты псе увязли в идеализме, т. е. ослабленном, утонченном фидеизме, увязли с того самого момента, как взяли “ощущение” не в качестве образа внешнего мира, а в качестве особого “элемента”, Ничье ощущение, ничья психика, ничей дух, ничья поля, — к этому неизбежно скатиться, если не признавать материалистической теории отражения сознанием человека объективно-реального внешнего мира.

5. ЭРНСТ ГЕККЕЛЬ И ЭРНСТ МАХ

наименьшей траты сил”, вышедшем в 1876 году, он воюет с метафизикой естествознания *, т. е. с естественно-историческим материализмом, и воюет, как сам он признал в 1891 г. (не “исправив” своих взглядов, однако!) с точки зрения теоретико-познавательного идеализма.

Возьмите Маха. Он неизменно, с 1872 г., или еще даже раньше, и до 1906 г. воюет с метафизикой естествознания, причем, однако, имеет добросовестность признаться, что за ним и с ним идет “целый ряд философов” (имманенты в том числе), но “очень немногие естествоиспытатели” (“Анализ ощущений”, стр. 9). В 1906 г. Мах тоже признается добросовестно, что “большинство естествоиспытателей держится материализма” (“Erkcnntnis und Irrtum”, 2 изд., S. 4).

Возьмите Петцольдта. В 1900 году он провозглашает, что “естественные науки насквозь (ganz und gar) пропитаны метафизикой”. “Их опыт должен быть еще очищен” (“Einfiihrung in die Philosophie der reinen Erfahmng”, Bd. I, S. 343). Мы знаем, что Авенариус и Петцольдт “очищают” опыт от всякого признания объективной реальности, данной нам в ощущении. В 1904 году Петцольдт заявляет, что “механическое миросозерцание современного естествоиспытателя ие лучше по существу, чем миросозерцание древних индийцев”. “Совершенно все равно, держится ли мир па сказочном слоне или на молекулах и атомах, если мыслить их себе в гносеологическом отношении реальными, а не только для метафоры (bloss bildlich) употребляемыми” (понятиями) (Bd. II, S. 176).

Возьмите Вилли — единственный настолько порядочный человек среди махистов, что он стыдится родства с имманентами, — и ои заявляет в 1905 году... “И естественные науки в конце концов представляются во многих отношениях таким авторитетом, от которого мы должны избавиться” (“Gegen die Schulweisheit”,

Ведь это все — сплошной обскурантизм, самая отъявленная реакционность. Считать атомы, молекулы,

электроны и т. д. приблизительно верным отражением в нашей голове объективно реального движения материи, это все равно, что верить в слона, который держит на себе мир! Попятно, что за подобного обскуранта, наряженного в шутовской костюм модного позитивиста, ухватились обеими руками имманенты. Нет ни одного имманента, который бы с пеной у рта не накидывался на “метафизику” естествознания, на “материализм” естествоиспытателей именно за это признание естествоиспытателями объективной реальности материи (и ее частиц), времени, пространства, закономерности природы и т. д. и т. п. Задолго до новых открытий в физике, создающих “физический идеализм”, Леклер боролся, опираясь на Маха, с “материалистическим преобладающим направлением (Grundzug) современного естествознания” (заглавие § 6 в “Der Realismus u. s. w.” *, 1879), Шуберт-Зольдерн воевал,с метафизикой естествознания (заглавие II главы в “Grandlagen einer ErkennL-nistheorle”, 1884 **), Ремке сражал естественноисто-рический “материализм”, эту “метафизику улицы” (“Philosophie und Kantianismus”, 1882, S. 17 ***) и т. д. и т. д.

* -- “Der Realismus dermoacrnen Naturwissenschaftim Licnte der von Berkeley und Kant aiigebahnten Erkeimtnislcritik” (“Реализм сокременного естествознания в свете данной Беркли и Кантом критики познания”). Рвд, ** — “Основы теории познания*, 1884. Ред. *•* — “.Философия и кантианство”, 1882, стр. 17. РеЭ.

Буря, которую вызвали во всех цивилизованных странах “Мировые загадки” Э. Геккеля, замечательно рельефно обнаружила партийность философии в современном обществе, с одной стороны, и настоящее общественное значение борьбы материализма с идеализмом и агностицизмом, с другой. Сотни тысяч экземпляров книги, переведенной тотчас же па все языки, выходившей в специально дешевых и зданиях, показали воочию, что книга эта “пошла в народ”, что имеются массы читателей, которых сразу привлек на свою сторону Э- Гек-кель. Популярная книжечка сделалась орудием классовой борьбы. Профессора философии и теологии всех стран света принялись на тысячи ладов разносить и уничтожать Геккеля. Знаменитый английский физик Лодж пустился защищать бога от Геккеля. Русский физик, г. Хвольсон, отправился в Германию, чтобы издать там подлую черносотенную брошюрку против Геккеля и заверить почтеннейших господ филистероп в том, что пе все естествознание стоит теперь на точке зрения “наивного реализма” *. Нет числа тем теологам, которые ополчились на Геккеля. Нет такой бешеной брани, которой бы не осыпали его казенные профессора философии **. Весело смотреть, как у этих высохших на мертвой схоластике мумий — может быть, первый раз в жизни — загораются глаза и розовеют щеки от

* О.D. Chwolson. “Hegel, Haeckcl, Kossuth und daa zwoKte 0-ebote, 1906. Ср. S. 80 (О. Д. Хвольсоп. “Гегель, Генкель, Кошут в дценавдатдп заповедь”, 1906. Ср. стр. 80. Ред.).

* * Брошюрка Генриха Шмидта “Борьба из-за “Мировых загадок-”” (Bonn, 1900) дает недурную картину похода профессоров философии и теп-логии против Геккелн. Но эта брошюра уже успела сильно устареть в настоящее время.

против ((.метафизики” естествознания, против “догматизма”, против “преувеличения ценности и значения естествознания”, против “естественноисторического материализма”. Он — материалист, ату его, ату материалиста, он обманывает публику, не называя себя прямо материалистом — вот что в особенности доводит почтеннейших господ профессоров до неистовства.

Дело в том, что философская наивность Э. Геккеля, отсутствие у него определенных партийных целей, его желание считаться с господствующим филистерским предрассудком против материализма, его личные примирительные тенденции и предложения относительно религии, — все это тем более выпукло выставило общий дух его книжки, неискоренимость естественноисторического материализма, непримиримость его со всей казенной профессорской философией и теологией. Лично Геккель не желает рвать с филистерами, но то, что ота излагает с таким непоколебимо наивным убеждением, абсолютно не мирится ни с какими оттепками господствующего философского идеализма. Все эти оттенки,

• Трагический элемент внесен был покушением на жизнь Геккеля нес-ной текущего (1908) года. После ряда анонимных пасем, приветствовавших Геккелл терминами вроде: “собака”, “безбожник”, “обезьяна” и т. п., нений истинно немецкий человек запустил в кабинет Геккеля в Иене камень весьма внушительных размеров.

от самых грубых реакционных теорий какого-нибудь Гартмана вплоть до мнящего себя новейшим, прогрессивным и передовым позитивизма Петцольдта или эмпириокритицизма Маха, все сходятся на том, что естественноисторический материализм есть “метафизика”, что признание объективной реальности за теориями и выводами естествознания означает самый “паивный реализм” и т. п. И вот это-то “заветное” учение всей профессорской философии и теологии бьет в лицо каждая страница Геккеля. Естествоиспытатель, безусловно выражающий самые прочные, хотя и неоформленные, мнения, настроения и тенденции подавляющего большинства естествоиспытателей конца XIX и начала XX века, показал сразу, легко и просто, то, что пыталась скрыть от публики и от самой себя профессорская философия, именно, что есть устой, который становится все шире и крепче и о который разбиваются все усилия и потуги тысячи и одной школки философского идеализма, позитивизма, реализма, эмпириокритицизма и прочего конфузионизма. Этот устой — естественноисторический материализм. Убеждение “наивных реалистов” (т. е. всего человечества) в том, что наши ощущения суть образы объективно реального внешнего мира, есть неизменно растущее и крепнущее убеждение массы естествоиспытателей.

Проиграно дело основателей новых философских юколок, сочинителей новых гносеологических “из-мов”, — проиграно навсегда и безнадежно. Они могут барахтаться со своими “оригинальными” системками, могут стараться занять нескольких поклонников интересным спором о том, сказал ли раньше “э!” эмпирио-критический Бобчинский или эмпириомонистический Добчинский, могут создавать даже обширную “специальную” литературу подобно “имманентам”, — ход развития естествознания, несмотря на все его шатания и колебания, несмотря па всю бессознательность материализма естественников, несмотря на вчерашнее увлечение модным “физиологическим идеализмом” или сегодняшнее — модным “физическим идеализмом”, отбрасывает прочь всо системки и псе ухищрения, выдвигая

снова и снова “метафизику” естественноисторичвского материализма.

3. Познание есть физиологическое явление; анатомический орган есть мозг.

4. Единственная часть человеческого мозга, в которой находится познание, есть определенная часть мозговой коры, фронама.

5. Фронэма есть чрезвычайно совершенная дина-моэлектрическая машина, составными частями которой являются миллионы физических клеточек (фронэтальных клеточек). Точно так же, как по отношению к другим органам тела, (духовная) функция данной части мозга есть конечный результат функций составляющих его клеток *.

3. Познание не есть физиологическое явление, а процесс чисто духовный.

4. Та часть мозга, которая кажется функционирующей в качестве органа познания, на самом деле есть лишь инструмент, помогающий проявлению интеллектуальных феноменов.

5. Фропэма, как орган разума, не автономна, а представляет из себя вместе со своими составными частями (фронэтальными клетками) лишь посредник между нематериальным духом и внешним миром. Человеческий разум по существу отличен от разума высших животных и от инстинкта низших животных.

“хаотическая смесь некоторых естественноисториче-ских законов, например, закона сохранения энергии и т.п., с рядом схоластических традиций насчет субстанции и вещи в себе” (“Gegen die Schulweisheil”, S. 128).

Что рассердило почтеннейшего “новейшего позити-гиста”? Ну, как же ему не сердиться, когда он сразу понял, что все великие учения его учителя Авенариуса — например, что мозг не есть орган мысли, что ощущения не суть образы внешнего мира, что материя (“субстанция”) пли “вещь в себе” не есть объективная реальность и т. д. — представляют из себя, с точки зрения Геккеля, сплошную идеалистическую тарабарщину.'? Геккель этого не сказал, потому что он философией не занимался и с “эмпириокритицизмом”, как таковым, не знакомился. Но Р. Вилли не может не видеть, что сто тысяч читателей Геккеля означают сто тысяч плевков по адресу философии Маха и Авенариуса. И Р. Вилли заранее утирается — по-лопа-тпински. Ибо суть доводов г. Лопатина и г. Вилли против всякого материализма вообще и естествепно-псторического материализма в частности совершенно одинакова. Для нас, марксистов, разница между г. Лопатиным ц г. Вилли, Петцольдтом, Махом и К°

Вот еще маленький пример. Махист Клейнпетер перевел с английского на немецкий язык распространенное в Америке сочинение Карла Снайдера “Картина мира с точки зрения современного естествознания” (“Das Welfcbild der modernen Nalunvissenscharb”. Lpz., 1.905). Сочинение это ясно и популярно излагает целый ряд новейших открытий и в физике и в других отраслях естествознания. И вот, махисту Клейнпетеру пришлось снабдить Сиайдера предисловием с оговорками вроде того, что гносеология Снайдера ^неудовлетворительна” (S. V). В чем дело? В том, что Снайдер ни на минуту не допускает сомнения в том, что картина мира есть картина того, как материя движется и как “материя мыслит” (S. 228, 1. с.). В следующей своей работе “Машина мира” (Lond. and N. Y., 1907; Karl Snyder “The World Machine”) Снайдер говорит, — намекая на посвящение им своей книги памяти Демокрита из Абдеры, жившего приблизительно в 460—360 годах до Р. X.I “Демокрита часто звали прародителем материализма. Эта философская школа немножко не в моде в паше время; но не лишнее будет заметить, что на деле весь новейший прогресс наших представлений о мире основывался на посылках материализма. Материалистические посылки, если говорить прямо (practically speaking), просто неустранимы (unescapable) в естествепноисто-рических исследованиях” (р. 140).

“Конечно, если нравится, можно мечтать вместе с добрым епископом Беркли на ту тему, что все есть мечта. Но, как бы приятны ни были фокусы воздушного идеализма, а найдется все же немного людей, которые бы — при самых различных взглядах на проблему внешнего мира — сомневались в том, что они сами существуют. Не нужно много возиться с блуждающими огоньками разных Я и Не-Я, чтобы убедиться, что, допуская

свое собственное существование, мы уже впускаем в шестеро ворот наших чувств целый ряд кажимостей. Гипотеза туманных масс, теория света как движения эфира, теория атомов и все подобные им учения могут быть объявлены просто удобными “рабочими гипотезами”; но следует напомнить, что, пока эти учения не опровергнуты, они стоят более или менее на той же самой основе, как п та гипотеза, что существо, которое вы, любезнейший читатель, называете самим собой, просматривает эти строки” (р. 31—32).

Представьте себе горькую участь махиста, когда его излюбленные утонченные построения, сводящие категории естествознания к простым рабочим гипотезам, высмеиваются, как сплошной вздор, естественниками по обе стороны океана! Удивляться ли тому, что Рудольф Вилли е 1905 воду воюет, как с живым врагом, с Демокритом, великолепно иллюстрируя этим партийность философии и обнаруживая паки и паки свою настоящую позицию в этой партийной борьбе? “Конечно, — пишет он, — Демокрит не имеет понятия о том, что атомы и пустое пространство суть лишь фиктивные понятия, оказывающие просто услуги, как пособие (blosse Hand-langerdienstc), принимаемые по соображениям целесообразности, пока они удобны для употребления. Демокрит не был настолько свободен, чтобы понять это; но ведь и наши современные естествоиспытатели, за немногими исключениями, также не свободны. Вера старого Демокрита есть вера наших естествоиспытателей” (1. с., S. 57).

Есть от чего в отчаяние прийти! Совсем “по-новому”, “эмпириокритически” доказали, что и пространство и атомы — “рабочие гипотезы”, а естественники издеваются над этим берклианством и идут за Геккслсм! Мы вовсе не идеалисты, это клевета, мы только трудимся (вместе с идеалистами) над опровержением гносеологической линии Демокрита, трудимся уже более 2000 лет, — и все напрасно! Только и остается нашему вождю, Эрнсту Маху, как посвятить свой последний труд, итоги своей жизни и своей философии, “Познание и заблуждение”, Вильгельму Шуппе, а в тексте отметить

с жалостью, что большинство естественников — материалисты, и что Геккелю “мы тоже” сочувствуем... за “свободомыслие” (S. 14).

Тут он обрисовался весь, этот идеолог реакционного мещанства, идущий за черносотенным В. Шупне и “сочувствующий” свободомыслию Геккеля. Таковы все они, гуманные филистеры в Европе с их свободолюбивыми симпатиями и с их идейным (и политическим и экономическим) пленением Вильгельмами Шуппе*. Беспартийность в философии есть только презренно прикрытое лакейство пред идеализмом и фидеизмом.

Сравните, в заключение, отзыв о Геккеле Франца Меринга, человека не только желающего, но и умеющего быть марксистом. Как только вышли “Мировые загадки”, еще в конце 1899 года, Меринг сразу указал на то, что “сочинение Геккеля и своими слабыми и своими сильными сторонами замечательно ценно для того, чтобы помочь прояснению несколько запутавшихся в нашей партии взглядов на то, чем является для нее, с одной стороны, исторический материализм, с другой стороны, исторический материализм” **. Недостаток Геккеля тот, что он понятия не имеет об историческом, материализме, договариваясь до целого ряда вопиющих нелепостей и насчет политики, и насчет “монистической религии” и т. д., и т. п. “Геккель — материалист я монист, но не исторический, а естествепноисторический материалист” (там же).

• Плеханов в своих замечаниях против махизма не столько заботился об опровержении Маха, столько о нанесении фракционного ущерба большевизму. За это мелкое и мизерное использование коренных теоретических разногласий он уже поделом наказан — двумя книжками меньшевиков-махистов ¹²³.

** Fr. Mehring. “Die Weltratseb, “Neue Zeib, 1899—1900, 18, 1, 418 СФр. Mepuus, “Мировые загадки”, “Новое Время”, 1899—1900, 18, 1, 418. Рей.},

но не только ради этого надо читать книгу геккеля. его необычайно слабая сторона связана неразрывно с его необычайно сильной стороной — с наглядным, ярким, составляющим несравненно большую — и по объему, и по важности — часть книги, изложением развития естественных наук в этом (xix) веке, или, другими словами: изложением победного шествия естеcmвенноисторического материализма" *.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ